Пит был в особом расположении духа. Сегодня он провернул очень удачную сделку. Не совсем законную — да чего уж обманывать себя — совсем противозаконную, но это его ничуть не смущало, потому что жизнь его не была сладкой, и ничего ему не давалось легко.
Оставшись еще в 15 лет один с матерью-инвалидом, он должен был заботиться о ней. Но вопреки всему, он не был озлобившимся или уставшим ребенком, которого угнетает такая жизнь. Вовсе нет! Он делал это с радостью, потому что мать у него была замечательной. Питер был очень привязан к матери, а к своей заботе о ней не относился как к долгу или вынужденной обязанности, а как к чему-то само собой разумеющемуся. Равно и как отец, которого любили все и до сих пор вспоминали, хотя после его смерти прошло уже 15 лет. Сызмальства Пит хотел во всем походить на отца, которого практически не помнил, но очень много знал о нем от его друзей, и поэтому он всегда пытался сделать мир чуточку лучше, он всегда пытался поставить себя на место другого. Это была его особенность, его дар, если можно так сказать. Он умел сопереживать и понять любого. Из-за этого к нему тянулись люди, его просто обожали все компании, и наперебой приглашали повеселиться. Но это не давало стабильного заработка и никак не могло помочь его становлению, поэтому приходилось крутиться и добывать свой хлеб, скрывая от матери, каким образом он имеет то, что имеет, и как он может поддерживать такую относительно неплохую жизнь себе и ей.
А сегодня он еще и закончил отношения, которые, уже довольно продолжительное время тяготили его, и которые уже давно следовало прекратить, да все было как-то не вовремя.… Но, когда этой ночью он явился за полночь домой, такой веселый от удачной сделки и вина, она сама сделала за него то, что он до сих пор откладывал. Вылив на него воды, она вытолкала бывшего возлюбленного за дверь и вышвырнула следом сумку с его вещами. И от этого он пришел в такой восторг, что загорланил песню и, подхватив сумку, решил выпить еще вина. Ночь была просто великолепная, накрапывал мелкий дождь и в его состоянии он казался ему просто манной небесной, вино было просто изумительным, воздух сладким, а жизнь прекрасной. Как бы не была велика его эйфория, он понимал, что заявиться к матери в два часа ночи в таком виде — мокрым и пьяным — он не мог. Тогда он пошел в единственное место, куда мог пойти, как к себе домой в любом состоянии.
Дом Сета, его друга, практически брата, встретил его темными окнами. Только фонарь возле ворот слабо освещал улицу. Для Пита этот дом до сих пор был олицетворением богатства, власти и неприступности. Хоть он и приходил сюда, как к себе домой, но своим домом он никогда бы не смог его назвать. Слишком большая разница была между тем домом, где вырос он и этим. Пит как можно тише прошел во двор и навстречу ему выскочил верный Бакс. Он облизал ему руку и опять убежал патрулировать свои владения. Пес обладал чувством долга, как и все в этой семье, подумал Пит, и его обязанностью было охранять хозяина от всех врагов на вверенной ему территории, а она была не маленькой — почти гектар. Правда по всему периметру стояли датчики движения и глухой забор, но Бакс все рано считал, что всю ночь он должен неустанно патрулировать территорию. А поспать можно и днем.
Пит зашел через заднюю дверь, точно как и хозяин за несколько часов до него. Здесь в тишине этого огромного дома и в полной темноте Пит подумал, что будить хозяина все же не очень удачная мысль и его тут же потянуло в сон, потому что свет он зажигать не собирался. Он скинул ботинки и увидел как один отлетел довольно-таки далеко от того места где ему положено было оставаться, и ухмыльнувшись про себя, он подумал о реакции Сета, когда тот увидит его ботинки разлетевшиеся по дому, а не стоящие на своих местах. Сумку с вещами он бросил здесь же, потому что тащить ее куда-то теперь казалось непосильной задачей. Его пальцы прошлись по полированному дереву, которым был отделан холл, и опустились в пустоту. Он думал, как бы не опрокинуть что-то ужасно дорогое, а в этом доме все было таким, поэтому Питер, лавируя между предметами, добрался до первой же гостевой комнаты, нащупал приятную гладкую деревянную ручку. Он видел ее много раз при свете дня: резную и старую, покрытую лаком, поэтому он погладил ее как старого друга, и зашел внутрь. Его манила кровать, и он ринулся к ней, споткнувшись обо что-то. Когда молодой человек все же добрался до нее, то уже почти спал, но успел подумать, что это странно, что у Сета что-то валяется на полу, да еще и в гостевой комнате, но его уже затянули объятия морфея.
У нее болело все. Просто всё. Голова, почему-то руки, спина… Глаза… Она попыталась открыть глаза и солнечный луч, проникнув через веки, принес ей нестерпимую боль и она снова зажмурилась. Так… Потянуться, распрямится… Кровать качнулась. Какая она мягкая, как желе, подумала Фэй, и после этого ей пришлось открыть глаза, чтобы посмотреть на эту странную кровать. То, что она увидела, привело ее в замешательство. Она лежала на боку, в своем пальто, которое ей было велико, и она в нем запуталась, как в коконе, поэтому у нее были скованны движения и затекли руки и ноги. Но это ладно. Напротив находилось английское окно во всю стену прикрытое легким светлым тюлем, который колыхался от свежего ветерка. Сбоку стояла прикроватная тумбочка и настольная лампа. Тумбочка выглядела старинной, массивной, явно неподъемной. Лампа тоже была произведением искусства из яркого разноцветного стекла, она наверняка создавала красивые блики, если ее включить вечером. Это явно не было похоже на отель, от всего веяло роскошью. В таких помещениях Фэй и не бывала никогда раньше. Конечно, она смотрела телевизор и видела всякое, но видеть по телику и самой быть в такой комнате большая разница. Под ней было противное шелковое покрывало, которое скользило, и на ощупь было, словно живое. «Так кто я и что здесь делаю», — подумала она про себя и улыбнулась. Кто она, она, конечно, знала, она — Фэй Эппл, а вот что она тут делает…